Сакральное имя: "Одуванчиковый полёт"
Заметка №1: "Крапивный панцирь и лягушатник"
Редакторская правка: Текст пропитан метамодернистским духом — ироничным, но искренним, соскальзывающим в абсурд, но цепляющимся за нить сакрального. Я сохранил авторский стиль, добавив структуру, ритм и пунктуацию для удобства чтения в 2030 году. Разбил на фрагменты, чтобы подчеркнуть смену образов и настроений. Исправлены мелкие шероховатости, усилена образность, но голос автора остался нетронутым.
Панцирь убежища стал мокрым, будто крапивой его отхлестали. Я — заяц, вымокший до нитки, дрожащий в траве. Хочу сказать вам одно: всякая кулачная няшка — та, что вцепилась в жизнь когтями, — истошно мяукает, если её не растить. Дети — цветы жизни, но лепестки роз не пахнут прокисшими занавесками. Мы не знаем, когда опустится занавес. Никто не знает.
Маракасы умолкли. Мои лампасы — словно подкожные клопы, прозрачные туфельки, что носят свой хитин с достоинством. Белые полоски их тел всегда пугали меня. Впервые я увидел их на полу — диванчик был заражён. Прими тютютю, аморе мио, и вот я уже одуванчик, невесомый, бесценный. Пока вы ждёте, он парит по воздуху, искренне, без спросу.
Тима Белорусских не расскажет, как сдать ЕГЭ по истории. Пиуууу, пууууф — и семечки полетели. Одуванчики я люблю, как подсолнухи. Их сакральность — в этом: я шёл по детскому лугу, был в лягушатнике, был кракозяброй, смотрел «Смешариков». Охота, крепкая, как старый дуб, была бы кстати, если хочешь стать президентом — или хотя бы министром этого лягушатника.
Комар. Хлопок. Микстура пролилась вниз. Насекомые захватили мир. Когда-то я думал, что гречневая кашка — почти то же, что Кафка на пляже. Астерикс и Обеликс уважают меня. Но кто я? Кто?
Панцирь убежища стал мокрым, будто бы крапивкой его натютюкали, я мокрый заец. Хочу вам сказать одно- всякая кулачная няска истошно мяукает если ее не выращивать. Ведь дети цветы жизни, а лепестки роз не пахнут проксишими занавесками. В любом случае мы не знаем когда будет занавес. Маракасы больше не играют, а мои лампасы похожи на подкожных клопов. Они такие прозрачные туфельки. Носят свой хетин с достоинством. Белые их полосочки меня пугали всегда. Первый раз увидел их на полу. Диванчик был заражён. Прими тютютю. Аоре мио, и я уже одуванчик, который сдуть не стоит ничего. Который пока вы ждёте, искренне парит по воздуху. Тима белорусских вам не расскажет, как сдать ЕГЭ по истории. Он пиууууу, пууууф, а семечки полетели. Одуванчики люблю я словно подсолнухи. Сакральность этих цветочков описать можно так: я шел в детском лугу, я был в лягушатнике, я был кракозяброй, смотрел Смешариков. Охота крепкая была бы очень кстати, если вы хотите стать президентом, ну или хотя бы министром этого лягушатника. Комар. Хлопок. Микстура пролилась вниз. Насекомые захватили мир. Когда-то я думал, что кашка гречневая это практически то же самое, что и Кафка на пляже. Астерикс и Обеликс уважают меня. Но кто я???